МРНТИ 10.77.51
УДК 343.3/.7
Жубандыкова Ляззат Абилкаировна — старший преподаватель кафедры уголовного права и криминологии Актюбинского юридического института МВД РК им. М. Букенбаева, магистр юридических наук, подполковник полиции (Республика Казахстан, г. Актобе)
ПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ ПРИЗНАКА ЗАВЕДОМОСТИ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ: ВЛИЯНИЕ НА ЗАЩИТУ ЖЕНЩИН И НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ
Аннотация. В статье анализируется применение признака «заведомость» в контексте насильственных уголовных правонарушений, связанных с посягательством на жизнь и здоровье женщин и несовершеннолетних. Автором предлагается рассматривать беременность женщины как особое состояние, обусловленное её биологическим естеством, а несовершеннолетие — как исключительно физиологический (возрастной) признак. В связи с этим обосновывается необходимость исключения признака «заведомость» в тех составах, которые связаны с посягательством на женщину как биологический организм, находящийся в естественном, но особом состоянии, и отказаться от признака заведомого знания о несовершеннолетнем возрасте потерпевшего, если повышенная уголовно-правовая охрана не сопряжена с социальными, нравственно-психологическими и другими оценками личности несовершеннолетнего.
Ключевые слова: заведомость, защита женщин, защита несовершеннолетних, состояние беременности, биологическое естество, несовершеннолетний возраст, физиологический (возрастной) признак, насильственные, уголовные правонарушения.
Жұбандықова Ләззат Абылқайырқызы — Қазақстан Республикасы ІІМ М.Бөкенбаев атындағы Ақтөбе заң институтының қылмыстық құқық және криминология кафедрасының аға оқытушысы. заң ғылымдарының магистрі, полиция подполковнигі (Қазақстан Республикасы, Ақтөбе қ.)
ҚЫЛМЫСТЫҚ ҚҰҚЫҚТА МЕҢГЕРУ БЕЛГIСIН ҚОЛДАНУ ПРОБЛЕМАЛАРЫ: ӘЙЕЛДЕР МЕН КӘМЕЛЕТКЕ ТОЛМАҒАНДАРДЫ ҚОРҒАУҒА ӘСЕРІ
Түйін. Мақалада әйелдер мен кәмелетке толмағандардың өмірі мен денсаулығына қол сұғумен байланысты зорлық-зомбылық қылмыстық құқық бұзушылықтар контекстінде «меңгеру» белгісін қолдану талданады. Автор әйелдің жүктілігін оның биологиялық табиғатына байланысты ерекше жағдай ретінде, ал кәмелетке толмағанды тек физиологиялық (жас) белгі ретінде қарастыруды ұсынады. Осыған байланысты табиғи, бірақ ерекше күйдегі биологиялық организм ретінде әйелге қол сұғумен байланысты құрамдардағы «меңгеру» белгісін алып тастау қажеттілігі негізделеді, егер қылмыстық-құқықтық қорғаудың жоғарылауы кәмелетке толмағанның жеке басының әлеуметтік, моральдық-психологиялық және басқа бағалауларымен ұштаспаса, жәбірленушінің кәмелетке толмағандығы туралы белгілі білім белгісінен бас тарту.
Түйінді сөздер: меңгеру, әйелдерді қорғау, кәмелетке толмағандарды қорғау, жүктіліктің жай-күйі, биологиялық сипаты,, кәмелетке толмаған жас, физиологиялық (жастық) ерекшеліктері, зорлық-зомбылық, қылмыстық құқық бұзушылықтар.
Zhubandykova Lyazzat Abilkairovna — senior lecturer at the department of criminal law and criminology of the Aktobe law institute of the Ministry of internal affairs of the Republic of Kazakhstan named after M. Bukenbayev, master of law, police lieutenant colonel (Republic of Kazakhstan, Aktobe)
PROBLEMS OF USING THE SIGN OF KNOWLEDGE IN CRIMINAL LAW: IMPACT ON THE PROTECTION OF WOMEN AND MINORS
Annotation. The article analyzes the use of the sign of «knowingness» in the context of violent criminal offenses related to encroachment on the life and health of women and minors. The author suggests considering a woman’s pregnancy as a special condition due to her biological nature, and underage age as an exclusively physiological (age) sign. In this regard, the need is justified to exclude the sign of «knowledge» in those compositions that are associated with encroachment on a woman as a biological organism in a natural but special state, and to abandon the sign of knowledge about the minor age of the victim, if increased criminal protection is not associated with social, moral, psychological and other assessments of the minor’s personality.
Keywords: knowledge, protection of women, protection of minors, pregnancy status, biological nature, underage age, physiological (age) sign, violent, criminal offenses.
Введение. Закон РК от 1 апреля 2019 г. № 240-VI концептуально изменил трактовку признака «в отношении заведомо несовершеннолетнего», «в отношении заведомо малолетнего», отказавшись от признака заведомого знания о возрасте потерпевшего в отдельных составах уголовных правонарушений[1]. Следует оговориться, что формулировки, касающиеся заведомого знания о возрасте потерпевшего, носят вариативный характер, по причине чего методология законодательного учета в данном случае может быть оценена только предположительно. К примеру, в п. 14 ч. 2 ст. 99 УК РК «Убийство» сохранена формулировка «в отношении заведомо несовершеннолетнего»; при этом в ч. 3 данной статьи особо квалифицирующий состав сформулирован как «убийство малолетнего лица», т.е. не требует факта заведомого знания виновного лица о возрасте потерпевшего. Что касается составов половых посягательств, то в ряде из них произошел отказ от признака заведомой осведомленности о возрасте потерпевших (ст. 120 и ст. 121 УК РК), а в некоторых имеется сочетание обоих подходов (ст. 124 УК РК)[2].
Соответствующий вопрос, безусловно, требует более детальной проработки для того, чтобы критерии учета или не учета признака «заведомость» были более четкими и единообразными. В целом же позиция законодателя в данном вопросе заслуживает одобрения, поскольку, во-первых, установление факта заведомости знания о возрасте потерпевшего в отдельных случаях (применительно к семейно-бытовому насилию) вообще является излишним; во-вторых, вменение данного признака всегда сопряжено с вполне объективными сложностями: очевидно, что виновное лицо будет всячески, в том числе, и посредством действий своего защитника, настаивать на том, что фактический возраст потерпевшего был ему неизвестен.
В целом, признак заведомого знания о том или ином особом состоянии потерпевшего сопряжен со значительными затруднениями как в рамках теоретической трактовки, так и в контексте применения в рамках квалификации конкретных уголовных правонарушений.
Обсуждение и результаты. А. Г. Бабичев подчеркивает сохраняющуюся проблемность в квалификации убийства женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности. Особенно большие сложности имеют место в ситуациях, когда виновный добросовестно заблуждался, полагая, что потерпевшая находится в состоянии беременности. Как полагает автор, такие ситуации «… можно оценивать, как покушение на убийство заведомо беременной женщины, учитывая содержание и направленность умысла виновного, но, не учитывая факт наступления смерти потерпевшей. Если рассматривать такое преступление как оконченное убийство заведомо для виновного беременной женщины, тогда не будет учтено то, что фактически виновный совершил убийство женщины, не находящейся в состоянии беременности. В таком случае нарушается принцип вины, согласно которому лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина»[3].
Соответствующая дилемма уже на протяжении длительного времени воспроизводится в уголовно-правовой науке. При этом Верховный Суд РК в п. 9 Нормативного постановления от 11 мая 2007 г. № 1 решил соответствующий вопрос следующим образом: «При квалификации убийства по пункту 4) части второй статьи 99 УК необходимо устанавливать, что виновный на момент совершения убийства заведомо знал о беременности потерпевшей[4]. При этом срок беременности, состояние потерпевшей по поводу беременности на учете в лечебном учреждении, жизнеспособность плода и т.п. значения для квалификации убийства не имеет. В тех случаях, когда виновный лишь предполагал, что он совершает убийство беременной, но фактически потерпевшая беременной не была, действия виновного при отсутствии других квалифицирующих признаков подлежат квалификации по части первой статьи 99 УК». Таким образом, Верховный Суд РК пошел по пути небезупречной унификации судебной практики, что, очевидно, было вызвано необходимостью упорядочивания квалификации при рассмотрении подобных дел. В общей теории квалификации преступлений практически аксиомой является положение о том, что квалификация осуществляется по направленности умысла виновного лица, а не в рамках фактически причиненного вреда.
Автор другого исследования определяет, что «основанием повышения ответственности за убийство женщины, находящейся в состоянии беременности, является социальная потребность в уголовно-правовой охране биологического существования (внутриутробной жизни) не родившегося ребенка как дополнительного объекта убийства … этот объект, несмотря на свою важность, не может быть признан равным по значимости жизни человека»[5]. В данном случае обращает на себя внимание то обстоятельство, что автор не столько оценивает значение принципа заведомого знания виновным лицом о том, что потерпевшая находится в состоянии беременности, сколько сам факт обоснованности повышенной уголовно-правовой охраны беременной женщины.
Однако в теории уголовного права достаточно репрезентативно представлены и позиции, согласно которым уголовно-правовая доктрина в отношении начального момента жизни человека должна быть подвергнута ревизии. Соответственно, в рамках различных вариантов аргументации отстаивается позиция относительно того, что признание плода вплоть до момента физиологических родов исключительно частью организма матери не отвечает ни современным представлениям о жизни человека, ни гуманистическим концепциям. В итоге, в публикациях встречаются предложения относительно того, чтобы ставить вопрос о параметрах уголовной ответственности на различных этапах внутриутробного и самостоятельного развития (эмбрион-плод-ребенок).
В данном случае следует отметить, что подобные «подвижки» в уголовно-правовой трактовке момента начала жизни человека (а, значит, и начального момента ее уголовно-правовой охраны) неизбежно влекут и появление в теории уголовного права обоснований того, что сама женщина также должна быть подвергнута более строгой ответственности за факт причинения вреда как новорожденному ребенку, так и плоду на различных стадиях его развития[6]. При этом следует отметить, что подобная аргументация воспроизводится в теории уголовного права уже на протяжении длительного периода времени и постоянно актуализируется в новых исследованиях, в связи с чем, имеются основания предполагать, что законодательное решение соответствующего вопроса можно отнести к футурологии уголовно-правовой науки. Вместе с тем, в рамках противоположных точек зрения отстаивается позиция относительно того, что убийство женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности следует оценивать, как более общественно опасную разновидность убийства, но все-таки менее опасную, нежели убийство двух или более лиц, в связи с чем предлагается более глубокая дифференциация составов убийства по степени общественной опасности[7].
Кроме того, следует отметить, что уже достаточно давно обосновываются позиции относительно необходимости отказа от признака заведомого знания о состоянии беременности потерпевшей в квалифицированном виде убийства (равно как и в других посягательствах на жизнь и здоровье), вплоть до перевода убийства беременной женщины (вне зависимости о знании виновного о состоянии беременности) в особо квалифицированный вид посягательства[8]. В других исследованиях текстуально-содержательный компонент квалифицирующего признака «в отношении женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности» не опровергается, напротив, предлагается его расширительное использование на другие статьи уголовного закона[9].
В целом, с позиции современных учений о гендере, многочисленных мероприятий, предпринимаемых международным сообществом и многими странами на уровне национальных законодательств, позиция относительно безоговорочного учета состояния беременности потерпевшей как основания для повышенных параметров уголовной ответственности представляется более чем обоснованной. Как указывают А. М. Багмет, С. Ю. Скобелин, «особое социальное положение беременной женщины в обществе, ее экзистенциальная ценность и репродуктивная функция, направленная на рождение и воспитание детей, являются общепризнанными в истории, религии, искусстве и праве. Уголовным законом беременная женщина, с одной стороны, защищается как потенциальная жертва преступления, а с другой — находится в более привилегированном положении как субъект преступления»9. При этом состояние беременности является естественным для женщины, непосредственно связывается с биологическими особенностями женского гендера и фактически в каждом отдельно взятом случае может презюмироваться со стороны других членов общества. Здесь преимущественно речь идет о ситуациях, когда состояние беременности является неочевидным для окружающих (а, возможно, и для самой женщины).
Исходя из вышеприведенного суждения, что беременность является естественным состоянием женщины закономерен вывод о том, что факт возможного наличия данного состояния у потерпевшей должен оцениваться как необходимый элемент умысла при причинении того или иного вреда потерпевшей женского пола. Иными словами, при совершении посягательства виновного на лицо женского пола у него в интеллектуальном элементе умысла (в структуре «предвидения») должно быть «встроено», в том числе, и предвидение того, что женщина может находиться в состоянии беременности. Безусловно, такая трактовка существенным образом меняет устоявшиеся подходы к фиксации и учета соответствующего признака в нормах уголовного закона.
Следует отметить, что признак «заведомости» в отношении возраста потерпевшего (заведомо несовершеннолетний, заведомо малолетний) имеет несколько иной содержательный контекст, поскольку в ряде случаев, действительно, возможны добросовестные заблуждения виновного лица, в частности, в случаях, когда сам потерпевший (потерпевшая) способствовали своими действиями или словами данному заблуждению. Несмотря на это обстоятельство, законодатель вполне справедливо пошел по пути отказа от признака заведомости в целом ряде статей УК РК, на которые было указано ранее.
В отношении же посягательства на женщину, которая может находиться (или не находиться) в состоянии беременности, трактовка признака заведомого знания приобретает иное значение. Конечно же, имеется так называемый «фертильный возраст», который исходя из международных стандартов в настоящее время определяется в диапазоне от 15 до 49 лет; соответственно именно в рамках данного возраста возможна большая или меньшая вероятность пребывания женщины в состоянии беременности. В данном случае значимым аргументом является обстоятельство, которое ранее уже было отмечено: потерпевшая женщина может сама к моменту посягательства не знать о том, что находится в состоянии беременности, что исключает возможность соответствующего информационного обмена с лицом, планирующим или осуществляющим насильственное посягательство. Едва ли данное обстоятельство может стать причиной к тому, чтобы исключить необходимость признания беременной женщины в качестве особого потерпевшего, требующего повышенной уголовно-правовой охраны.
Ранее приведенные нами теоретические рассуждения относительно признака заведомости в отношении беременности потерпевшей в полной мере относимы и к насильственным посягательствам в отношении несовершеннолетних. Так, анализ действующего УК РК свидетельствует о том, что отказ от признака заведомого знания о несовершеннолетнем возрасте потерпевшего уже используется законодателем в рамках регламентации половых преступлений, особо квалифицированного вида доведения до самоубийства и некоторых других составах.
Что касается иных насильственных посягательств, то используется признак «в отношении заведомо несовершеннолетнего» (п. 14 ч. 2 ст. 99; п. 11 ч. 2 ст. 106; п. 8 ч. 2 ст. 107, п. 8 ч. 2 ст. 108-1 УК РК и др.).
И. Ш. Борчашвили в комментарии к УК РК прямо указывает на непоследовательность законодателя в вопросах установки требования относительно заведомого знания виновным лицом о возрасте потерпевшего (в контексте различного учета несовершеннолетнего и малолетнего возраста в контексте ст. 99 УК РК)[10]. Следует принимать во внимание, что повышенная уголовно-правовая охрана несовершеннолетних в данных составах связана исключительно с физиологическими (возрастными) параметрами, что существенным образом объединяет данные случаи с ранее произведенной оценкой в отношении заведомого знания о состоянии беременности потерпевшей. То есть законодатель сигнализирует о повышенной защите потерпевшего исключительно по причине его возраста. Поскольку речь идет о таких естественных нематериальных благах, как жизнь, здоровье, половая неприкосновенность, это дает основание утверждать, что сам факт несовершеннолетнего возраста потерпевшего является достаточным для повышения параметров уголовной ответственности, независимо от заведомого знания о нем.
А. И. Рарог признак заведомости и его значение для квалификации содеянного трактует весьма категорично: «термин «заведомость» представляет собой особый технический прием, применяемый для характеристики субъективной стороны преступления. Он означает способ указания в законе на то, что субъекту при совершении деяния было заранее известно (ведомо) о наличии тех или иных обстоятельств, имеющих существенное значение для квалификации преступлений или для назначения наказания, то есть он достоверно знал об этих обстоятельствах»[11].
В. Н. Кудрявцев отмечал, что законодательное установление признака заведомости должно исключать тот или иной диапазон допустимого психического восприятия виновным лицом признаков совершаемого им деяния, поскольку в случае специального указания на заведомое знание необходимо точное установление данного обстоятельства»[12].
При этом признак осознания виновным лицом того или иного обстоятельства в теории вины, разработанной в недрах уголовно-правовой науки, трактуется многими исследователями преимущественно расширительно. Б. С. Никифоров еще в советский период развития теории умысла в уголовном праве отмечал, что осознание в рамках интеллектуального момента умысла заметным образом отличается от «знания» и может находится в достаточно гибком диапазоне: «вероятно»-«возможно»-«не исключено»[13].
В свою очередь, Г. Есаков, отмечает, что «осознание общественно опасного характера деяния и, как следствие, умысел не исключаются сомнениями лица в отношении сопутствующих деянию обстоятельств при условии, что они полагаются возможными»[14].
Л. Л. Кругликов и Н. Ю. Скрипченко отмечают: «Осознание, на наш взгляд, возможно в одной из следующих форм — знал, считал возможным, вероятным либо не исключал»[15].
В. Б. Хатуев последовательно приходит к выводу о том, что признак заведомости в отношении особых свойств потерпевшего (среди которых и состояние беременности, потерпевшей) следует исключить из текста уголовного закона. В своем исследовании автор идет по пути сбалансированного учета соответствующего признака не отказываясь от текстуального указания на признак заведомости в полном объеме, он полагает, что признак, отягчающий уголовную ответственность и наказание, должен быть сформулирован как «совершение преступления в отношении беременной женщины, малолетнего, старого, беспомощного лица и лица, находящегося в зависимости от виновного»[16], причем он должен быть признан не в качестве отягчающего, а в качестве особо отягчающего обстоятельства. В своих более поздних работах В. Б. Хатуев приходит к выводу, что «… из всех анализируемых статей Особенной части УК РФ, в которых термин «заведомость» приложен к особым качествам потерпевшего, его следует исключить. В целях повышения качества уголовно-правовой охраны таких лиц для вменения этих статей необязательно достоверное знание виновным наличия данных качеств потерпевшего, достаточно и предположительной осведомленности о них»[17].
Резюмируя все приведенные теоретические рассуждения, можно сформулировать ряд выводов.
Во-первых, признак заведомости является устоявшимся в законодательной практике, однако в последние годы имеется тенденция к его инвариантному учету (в первую очередь, в контексте повышения параметров уголовной ответственности за посягательства в отношении несовершеннолетних).
Во-вторых, требование о наличии заведомого знания лица о тех или иных свойствах потерпевшего предполагает, что в ходе досудебного производства по делу и судебного разбирательства соответствующее обстоятельство должно быть достоверно установлено.
В-третьих, в теории уголовного права отсутствует консенсус относительно целесообразности (нецелесообразности) сохранения признака заведомости в отношении тех или иных специфических свойств потерпевших.
Применительно к обозначенной проблеме целесообразности отказа от признака заведомости в отношении состояния беременности, потерпевшей приведем некоторые заключительные аргументы. Ранее нами было отмечено, что беременность следует расценивать как особое, но не исключительное состояние женщины, поскольку оно в полной мере производство от ее биологического естества, не является болезненным, искусственным и т.п. состоянием. Иными словами, интеллектуальный момент умысла любого лица (как мужского, так и женского пола) фактически должен включать факт осознания того, что женщина может находиться в состоянии беременности исключительно по признаку ее биологического пола. В указанном плане представляется совершенно методологически неверным текстуальное допущение А. А. Абдрашита относительно формулировки анализируемого признака как «в отношении лица, заведомо для виновного, находящегося в состоянии беременности»[18], поскольку состояние беременности присуще исключительно лицам женского пола.
В анализируемом случае теоретические сентенции по поводу «потенциального материнства» и «потенциального отцовства» следует сразу исключить (учитывая риски обвинения в гендерной дискриминации), поскольку именно беременная женщина является безусловным объектом уголовно-правовой охраны, не восприятие отдельно взятого индивида как потенциальной матери или потенциального отца. Соответственно, женщина, которая даже сама не знает о факте наступившей беременности должна представлять собой потерпевшую особого порядка, поскольку заведомое знание виновного о данном состоянии свидетельствует о более высокой степени опасности его умысла, но никак не связано с повышенной степенью уголовно-правовой охраны беременности. Иными словами, конкуренция между значимостью объекта уголовно-правовой охраны и спецификой учета субъективных параметров ответственности виновного лица должна быть однозначно разрешена в пользу первого обстоятельства.
Как правило, дополнительным аргументом всегда является отсылка к зарубежному опыту законодательного учета того или иного значимого признака (обстоятельства). В данном случае из всех стран СНГ обнаруживается отличие только в УК Молдовы, однако не с точки зрения отказа от признака заведомости, а с позиции того, что убийство заведомо беременной женщины относится к особо квалифицированному виду убийства (п. «с» ч. 3 ст. 145)[19].
Однако имеются и законодательные примеры, сходные с аргументируемым предложением. Так, п. 4 ст. 116 УК Болгарии[20] и п. 4 ч. 2 ст. 129 УК Литовской Республики[21] предусмотрена ответственность за убийство беременной женщины, то есть без указания на признак заведомости.
Безоговорочное признание состояния беременности как основания для констатации более охраняемого объекта уголовно-правовой охраны может стать одним из отраслевых инструментов адресной защиты женщин, для которых состояние беременности является их исключительной возможностью, обусловленной биологическим полом. Соответственно, во всех составах уголовных правонарушений, сопряженных с семейно-бытовым насилием, следует произвести текстуальную замену признака в «отношении женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности» на формулировку «в отношении беременной женщины».
В данном случае может возникнуть сомнение относительно того, возможно ли обособлять именно случаи семейно-бытового насилия с точки зрения изменения подхода к оценке состояния беременности потерпевшей (исключения необходимости заведомого знания об этом). Здесь следует в качестве решающего критерия принять то обстоятельство, что все приведенное выше обоснование было связано с необходимостью защиты своего рода особого «биологического статуса» женщины, которая находится в состоянии беременности.
Заключение. Таким образом, подводя итог исследованным аспектам, в качестве основных выводов можно назвать следующие результаты:
- Учитывая общемировые тенденции повышенной защиты женщин, в том числе приводящие к практике криминализации фемицидов, формулируется предложение относительно сложившейся на протяжении длительного времени концепции казахстанского законодателя в учете состояния беременности, потерпевшей исключительно в случаях, когда устанавливается факт заведомой осведомленности о данном состоянии со стороны виновного лица. Обосновано, что беременность следует расценивать как особое, но не исключительное состояние женщины, поскольку оно в полной мере производство от ее биологического естества, не является болезненным, искусственным и т.п. состоянием. Соответственно, интеллектуальный момент умысла любого лица (как мужского, так и женского пола) фактически должен включать факт осознания того, что женщина может находиться в состоянии беременности исключительно по признаку ее биологического пола. В связи с этим обоснована необходимость отказа от признака «заведомости» по отношению к состоянию беременности во всех составах насильственных посягательств на жизнь и здоровье. То есть признак заведомости должен быть исключен в тех составах, которые связаны с посягательством на женщину как биологический организм, находящийся в естественном, но особом состоянии, а это только преступления против личности. При этом использование соответствующего признака должно иметь место в посягательствах на здоровье, регламентированных ст. ст. 106, 107, 108-1, 109-1 УК РК.
- Аналогично, в составах насильственных преступлений против личности следует отказаться от признака заведомого знания виновным лицом о несовершеннолетнем возрасте потерпевшего, поскольку в соответствующих случаях повышенная уголовно-правовая охрана устанавливается исключительно по физиологическому (возрастному) параметру и не сопряжена с иными (социальными, нравственно-психологическими и т.д.) оценками.
Список литературы
- Закон Республики Казахстан от 1 апреля 2019 года № 240-VI «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам, связанным с деятельностью организаций, осуществляющих функции по защите прав ребенка // https://adilet.zan.kz/rus/docs/Z1900000240 (дата обращения 20.09.2023 г.).
- Уголовный кодекс Республики Казахстан от 3 июля 2014 года № 226-V (с изменениями и дополнениями по состоянию на 09.09.2024 г.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=31575252.
- Бабичев А. Г. Преступления против жизни: теоретико-прикладные проблемы и доктринальная модель уголовного закона: Автореф. дис. …д-ра юрид. наук. — Казань, 2019. С. 34 (61 с.).
- О квалификации некоторых уголовных правонарушений против жизни и здоровья человека: Нормативное постановление Верховного Суда РК от 11 мая 2007 г. № 1 // https://adilet.zan.kz/rus/docs/P07000001S_ (дата обращения 20.09.2023 г.).
- Плаксина Т. А. Социальные основания квалифицирующих убийство обстоятельств и их юридическое выражение в признаках состава преступления: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. — Томск, 2006. С. 10 (48 с.).
- Кудаева Л. А. Проблемы реализации уголовной политики в отношении преступлений, совершаемых исключительно женщинами: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2023. С. 11 (32 с.).
- Ткачев И. О. Множественность потерпевших и ее значение при квалификации убийств: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2009. С. 8 (27 с.).
- Киселева М. В. Уголовно-правовая охрана материнства: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — М., 2010. С. 10 (30 с.).
- Багмет А. М., Скобелин С. Ю. Уголовно-правовая охрана материнства и детства // Юридический мир. — 2015. — № 3. — С. 49-53.
- Борчашвили И. Ш. Комментарий к Уголовному кодексу Республики Казахстан. Общая часть. — Алматы: Жеті Жарғы, 2021. Т. 1. — 836 с.
- Рарог А. И. Настольная книга судьи по квалификации преступлений. — М.: Проспект, 2008. С. 48 (220 с.).
- Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. — М., 1999. С. 151-155.
- Никифоров Б. С. Об умысле по действующему законодательству // Советское государство и право. — 1965. — № 6. С. 29.
- Есаков Г. Осознание возраста потерпевшего лица в половых преступлениях: позиция судебной практики // Уголовное право. — 2011. — № 6. С. 16.
- Кругликов Л. Л., Скрипченко Н. Ю. Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних» // Уголовное право. — 2012. — № 1. С. 44.
- Хатуев В. Б. Уголовно-правовая охрана беременных женщин, малолетних, беззащитных и беспомощных лиц и лиц, находящихся в зависимости от виновного: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — М., 2004. С. 18 (32 с.).
- Хатуев В. Б. Уголовно-правовое значение особых свойств потерпевшего от преступления как основных или квалифицирующих признаков преступлений // Актуальные проблемы российского права. — 2019. — № 3 (100). — С. 177-193.
- Абдрашит А. А. Уголовная ответственность за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью по законодательству Республики Казахстан: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2004. С. 7 (24 с.).
- Уголовный кодекс Республики Молдова от 18 апреля 2002 года № 985-XV (с изменениями и дополнениями по состоянию на 31.07.2023 г.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=30394923&pos=401;-39#pos=401;-39. (дата обращения: 16.09.2023).
- Уголовный кодекс Республики Болгария // https://www.wipo.int/ wipolex/ru/legislation/details/21816. (дата обращения 11.02.2023).
- Уголовный кодекс Литовской Республики: принят Сеймом Литовской Республики 25 октября 2000 г. (вступил в силу с 1 мая 2003 года) (по пост. на 06.07.2023) // https://www.e-tar.lt/portal/lt/legalAct/TAR.2B866DFF7D43/asr (дата обращения 27.04.2023).
References
- Zakon Respubliki Kazakhstan ot 1 aprelya 2019 goda № 240-VI «O vnesenii iz-meneniy i dopolneniy v nekotoryye zakonodatel’nyye akty Respubliki Kazakhstan po voprosam, svyazannym s deyatel’nost’yu organizatsiy, osushchestvlyayushchikh funktsii po zashchite prav rebenka // https://adilet.zan.kz/rus/docs/Z1900000240 (data obrashcheniya 20.09.2023 g.).
- Ugolovnyy kodeks Respubliki Kazakhstan ot 3 iyulya 2014 goda № 226-V (s izmeneniyami i dopolneniyami po sostoyaniyu na 09.09.2024 g.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=31575252.
- Babichev A. G. Prestupleniya protiv zhizni: teoretiko-prikladnyye problemy i doktrinal’naya model’ ugolovnogo zakona: Avtoref. dis. …d-ra yurid. nauk. — Kazan’, 2019. S. 34 (61 s.).
- O kvalifikatsii nekotorykh ugolovnykh pravonarusheniy protiv zhizni i zdorov’ya cheloveka: Normativnoye postanovleniye Verkhovnogo Suda RK ot 11 maya 2007 g. № 1 // https://adilet.zan.kz/rus/docs/P07000001S_ (data obrashcheniya 20.09.2023 g.).
- Plaksina T. A. Sotsial’nyye osnovaniya kvalifitsiruyushchikh ubiystvo obstoyatel’stv i ikh yuridicheskoye vyrazheniye v priznakakh sostava prestupleniya: Avtoref. dis. … d-ra yurid. nauk. — Tomsk, 2006. S. 10 (48 s.).
- Kudayeva L. A. Problemy realizatsii ugolovnoy politiki v otnoshenii prestupleniy, sovershayemykh isklyuchitel’no zhenshchinami: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — Saratov, 2023. S. 11 (32 s.).
- Tkachev I. O. Mnozhestvennost’ poterpevshikh i yeye znacheniye pri kvalifikatsii ubiystv: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — Yekaterinburg, 2009. S. 8 (27 s.).
- Kiseleva M. V. Ugolovno-pravovaya okhrana materinstva: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — M., 2010. S. 10 (30 s.).
- Bagmet A. M., Skobelin S. YU. Ugolovno-pravovaya okhrana materinstva i detstva // Yuridicheskiy mir. — 2015. — № 3. — S. 49-53.
- Borchashvili I. SH. Kommentariy k Ugolovnomu kodeksu Respubliki Kazakhstan. Obshchaya chast’. — Almaty: Zhetí Zharġy, 2021. T. 1. — 836 s.
- Rarog A. I. Nastol’naya kniga sud’i po kvalifikatsii prestupleniy. — M.: Prospekt, 2008. S. 48 (220 s.).
- Kudryavtsev V. N. Obshchaya teoriya kvalifikatsii prestupleniy. — M., 1999. S. 151-155.
- Nikiforov B. S. Ob umysle po deystvuyushchemu zakonodatel’stvu // Sovetskoye gosudarstvo i pravo. — 1965. — № 6. S. 29.
- Yesakov G. Osoznaniye vozrasta poterpevshego litsa v polovykh prestupleniyakh: pozitsiya sudebnoy praktiki // Ugolovnoye pravo. — 2011. — № 6. S. 16.
- Kruglikov L. L., Skripchenko N. YU. Postanovleniye Plenuma Verkhovnogo Suda RF «O sudebnoy praktike primeneniya zakonodatel’stva, reglamentiruyushchego osobennosti ugolovnoy otvetstvennosti i nakazaniya nesovershennoletnikh» // Ugolovnoye pravo. — 2012. — № 1. S. 44.
- Khatuyev V. B. Ugolovno-pravovaya okhrana beremennykh zhenshchin, maloletnikh, bezzashchitnykh i bespomoshchnykh lits i lits, nakhodyashchikhsya v zavisimosti ot vinovnogo: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — M., 2004. S. 18 (32 s.).
- Khatuyev V. B. Ugolovno-pravovoye znacheniye osobykh svoystv poterpevshego ot prestupleniya kak osnovnykh ili kvalifitsiruyushchikh priznakov prestupleniy // Aktual’nyye problemy rossiyskogo prava. — 2019. — № 3 (100). — S. 177-193.
- Abdrashit A. A. Ugolovnaya otvetstvennost’ za umyshlennoye prichineniye tyazhkogo vreda zdorov’yu po zakonodatel’stvu Respubliki Kazakhstan: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — Saratov, 2004. S. 7 (24 s.).
- Ugolovnyy kodeks Respubliki Moldova ot 18 aprelya 2002 goda № 985-XV (s izmeneniyami i dopolneniyami po sostoyaniyu na 31.07.2023 g.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=30394923&pos=401;-39#pos=401;-39. (data obrashcheniya: 16.09.2023).
- Ugolovnyy kodeks Respubliki Bolgariya // https://www.wipo.int/ wipolex/ru/legislation/details/21816. (data obrashcheniya 11.02.2023).
- Ugolovnyy kodeks Litovskoy Respubliki: prinyat Seymom Litovskoy Respubliki 25 oktyabrya 2000 g. (vstupil v silu s 1 maya 2003 goda) (po post. na 06.07.2023) // https://www.e-tar.lt/portal/lt/legalAct/TAR.2B866DFF7D43/asr (data obrashcheniya 27.04.2023).