admin 27.10.2024

МРНТИ 10.77.51

УДК 343.3/.7

Жубандыкова Ляззат Абилкаировна — старший преподаватель кафедры уголовного права и криминологии Актюбинского юридического института МВД РК им. М. Букенбаева, магистр юридических наук, подполковник полиции (Респуб­лика Казахстан, г. Актобе)

ПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ ПРИЗНАКА ЗАВЕДОМОСТИ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ: ВЛИЯНИЕ НА ЗАЩИТУ ЖЕНЩИН И НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

Аннотация. В статье анализируется применение признака «заведомость» в кон­тексте насильственных уголовных правонарушений, связанных с посяга­тель­ст­вом на жизнь и здоровье женщин и несовершеннолетних. Автором предлагается рассматривать беременность женщины как особое состояние, обусловленное её био­логическим естеством, а несовершеннолетие — как исключительно физиоло­гический (возрастной) признак. В связи с этим обосновывается необходимость исключения признака «заведомость» в тех составах, которые связаны с посягатель­ством на женщину как биологический организм, находящийся в естественном, но осо­бом состоянии, и отказаться от признака заведомого знания о несовершен­но­летнем возрасте потерпевшего, если повышенная уголовно-правовая охрана не со­пряжена с социальными, нравственно-психологическими и другими оценками лич­ности несовершеннолетнего.

Ключевые слова: заведомость, защита женщин, защита несовершен­но­летних, состояние беременности, биологическое естество, несовершеннолетний возраст, физиологический (возрастной) признак, насильственные, уголовные пра­вонарушения.

Жұбандықова Ләззат Абылқайырқызы — Қазақстан Республикасы ІІМ М.Бөкенбаев атындағы Ақтөбе заң институтының қылмыстық құқық және криминология кафедрасының аға оқытушысы. заң ғылымдарының магистрі, полиция подполковнигі (Қазақстан Республикасы, Ақтөбе қ.)

ҚЫЛМЫСТЫҚ ҚҰҚЫҚТА МЕҢГЕРУ БЕЛГIСIН ҚОЛДАНУ ПРОБЛЕМАЛАРЫ: ӘЙЕЛДЕР МЕН КӘМЕЛЕТКЕ ТОЛМАҒАНДАРДЫ ҚОРҒАУҒА ӘСЕРІ

Түйін. Мақалада әйелдер мен кәмелетке толмағандардың өмірі мен ден­сау­лы­ғы­на қол сұғумен байланысты зорлық-зомбылық қылмыстық құқық бұзушылық­тар контекстінде «меңгеру» белгісін қолдану талданады. Автор әйелдің жүктілігін оның биологиялық табиғатына байланысты ерекше жағдай ретінде, ал кәмелетке толмағанды тек физиологиялық (жас) белгі ретінде қарастыруды ұсынады. Осыған байланысты табиғи, бірақ ерекше күйдегі биологиялық организм ретінде әйелге қол сұғумен байланысты құрамдардағы «меңгеру» белгісін алып тастау қажеттілігі негізделеді, егер қылмыстық-құқықтық қорғаудың жоғарылауы кәмелетке тол­ма­ғанның жеке басының әлеуметтік, моральдық-психологиялық және басқа бағалауларымен ұштаспаса, жәбірленушінің кәмелетке толмағандығы туралы белгілі білім белгісінен бас тарту.

Түйінді сөздер: меңгеру, әйелдерді қорғау, кәмелетке толмағандарды қорғау, жүктіліктің жай-күйі, биологиялық сипаты,, кәмелетке толмаған жас, физиологиялық (жастық) ерекшеліктері, зорлық-зомбылық, қылмыстық құқық бұзушылықтар.

Zhubandykova Lyazzat Abilkairovna — senior lecturer at the department of criminal law and criminology of the Aktobe law institute of the Ministry of internal affairs of the Republic of Kazakhstan named after M. Bukenbayev, master of law, police lieutenant colonel (Republic of Kazakhstan, Aktobe)

PROBLEMS OF USING THE SIGN OF KNOWLEDGE IN CRIMINAL LAW: IMPACT ON THE PROTECTION OF WOMEN AND MINORS

Annotation. The article analyzes the use of the sign of «knowingness» in the context of violent criminal offenses related to encroachment on the life and health of women and minors. The author suggests considering a woman’s pregnancy as a special condition due to her biological nature, and underage age as an exclusively physiological (age) sign. In this regard, the need is justified to exclude the sign of «knowledge» in those compositions that are associated with encroachment on a woman as a biological organism in a natural but special state, and to abandon the sign of knowledge about the minor age of the victim, if increased criminal protection is not associated with social, moral, psychological and other assessments of the minor’s personality.

Keywords: knowledge, protection of women, protection of minors, pregnancy status, biological nature, underage age, physiological (age) sign, violent, criminal offenses.

 

Введение. Закон РК от 1 апреля 2019 г. № 240-VI концептуально изменил трак­товку признака «в отношении заведомо несовершеннолетнего», «в отношении заведомо малолетнего», отказавшись от признака заведомого знания о возрасте по­тер­певшего в отдельных составах уголовных правонарушений[1]. Следует огово­риться, что формулировки, касающиеся заведомого знания о возрасте потерпев­ше­го, носят вариативный характер, по причине чего методология законодательного учета в данном случае может быть оценена только предположительно. К примеру, в п. 14 ч. 2 ст. 99 УК РК «Убийство» сохранена формулировка «в отношении за­ве­домо несовершеннолетнего»; при этом в ч. 3 данной статьи особо квалифицирую­щий состав сформулирован как «убийство малолетнего лица», т.е. не требует фак­та заведомого знания виновного лица о возрасте потерпевшего. Что касается сос­та­вов половых посягательств, то в ряде из них произошел отказ от признака за­ведомой осведомленности о возрасте потерпевших (ст. 120 и ст. 121 УК РК), а в не­которых имеется сочетание обоих подходов (ст. 124 УК РК)[2].

Соответствующий вопрос, безусловно, требует более детальной проработки для того, чтобы критерии учета или не учета признака «заведомость» были более чет­кими и единообразными. В целом же позиция законодателя в данном вопросе заслуживает одобрения, поскольку, во-первых, установление факта заведомости зна­ния о возрасте потерпевшего в отдельных случаях (применительно к семейно-бытовому насилию) вообще является излишним; во-вторых, вменение данного при­знака всегда сопряжено с вполне объективными сложностями: очевидно, что ви­новное лицо будет всячески, в том числе, и посредством действий своего за­щит­ника, настаивать на том, что фактический возраст потерпевшего был ему неизвес­тен.

В целом, признак заведомого знания о том или ином особом состоянии потер­певшего сопряжен со значительными затруднениями как в рамках теоретической трактовки, так и в контексте применения в рамках квалификации конкретных уго­ловных правонарушений.

Обсуждение и результаты. А. Г. Бабичев подчеркивает сохраняющуюся проб­лемность в квалификации убийства женщины, заведомо для виновного нахо­дя­щейся в состоянии беременности. Особенно большие сложности имеют место в ситуациях, когда виновный добросовестно заблуждался, полагая, что потерпевшая находится в состоянии беременности. Как полагает автор, такие ситуации «… мож­но оценивать, как покушение на убийство заведомо беременной женщины, учиты­вая содержание и направленность умысла виновного, но, не учитывая факт нас­туп­ления смерти потерпевшей. Если рассматривать такое преступление как окон­чен­ное убийство заведомо для виновного беременной женщины, тогда не будет учте­но то, что фактически виновный совершил убийство женщины, не находящейся в сос­тоянии беременности. В таком случае нарушается принцип вины, согласно которому лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина»[3].

Соответствующая дилемма уже на протяжении длительного времени вос­про­из­водится в уголовно-правовой науке. При этом Верховный Суд РК в п. 9 Нор­ма­тив­ного постановления от 11 мая 2007 г. № 1 решил соответствующий вопрос сле­дую­щим образом: «При квалификации убийства по пункту 4) части второй статьи 99 УК необходимо устанавливать, что виновный на момент совершения убийства заведомо знал о беременности потерпевшей[4]. При этом срок беременности, сос­то­я­ние потерпевшей по поводу беременности на учете в лечебном учреждении, жиз­не­способность плода и т.п. значения для квалификации убийства не имеет. В тех случаях, когда виновный лишь предполагал, что он совершает убийство бере­мен­ной, но фактически потерпевшая беременной не была, действия виновного при от­сутствии других квалифицирующих признаков подлежат квалификации по части первой статьи 99 УК». Таким образом, Верховный Суд РК пошел по пути небез­уп­речной унификации судебной практики, что, очевидно, было вызвано необхо­ди­мостью упорядочивания квалификации при рассмотрении подобных дел. В общей теории квалификации преступлений практически аксиомой является положение о том, что квалификация осуществляется по направленности умысла виновного ли­ца, а не в рамках фактически причиненного вреда.

Автор другого исследования определяет, что «основанием повышения ответ­ст­венности за убийство женщины, находящейся в состоянии беременности, явля­ет­ся социальная потребность в уголовно-правовой охране биологического сущест­во­ва­ния (внутриутробной жизни) не родившегося ребенка как дополнительного объекта убийства … этот объект, несмотря на свою важность, не может быть при­знан равным по значимости жизни человека»[5]. В данном случае обращает на себя внимание то обстоятельство, что автор не столько оценивает значение принципа заведомого знания виновным лицом о том, что потерпевшая находится в состоянии беременности, сколько сам факт обоснованности повышенной уголовно-правовой охраны беременной женщины.

Однако в теории уголовного права достаточно репрезентативно представлены и позиции, согласно которым уголовно-правовая доктрина в отношении началь­ного момента жизни человека должна быть подвергнута ревизии. Соответственно, в рамках различных вариантов аргументации отстаивается позиция относительно того, что признание плода вплоть до момента физиологических родов исключи­тель­но частью организма матери не отвечает ни современным представлениям о жиз­ни человека, ни гуманистическим концепциям. В итоге, в публикациях встре­ча­ются предложения относительно того, чтобы ставить вопрос о параметрах уго­лов­ной ответственности на различных этапах внутриутробного и самосто­я­тельного развития (эмбрион-плод-ребенок).

В данном случае следует отметить, что подобные «подвижки» в уголовно-пра­вовой трактовке момента начала жизни человека (а, значит, и начального момента ее уголовно-правовой охраны) неизбежно влекут и появление в теории уголовного права обоснований того, что сама женщина также должна быть подвергнута более строгой ответственности за факт причинения вреда как новорожденному ребенку, так и плоду на различных стадиях его развития[6]. При этом следует отметить, что подобная аргументация воспроизводится в теории уголовного права уже на про­тя­жении длительного периода времени и постоянно актуализируется в новых иссле­до­ваниях, в связи с чем, имеются основания предполагать, что законодательное ре­шение соответствующего вопроса можно отнести к футурологии уголовно-пра­во­вой науки. Вместе с тем, в рамках противоположных точек зрения отстаивается позиция относительно того, что убийство женщины, заведомо для виновного нахо­дящейся в состоянии беременности следует оценивать, как более общественно опас­ную разновидность убийства, но все-таки менее опасную, нежели убийство двух или более лиц, в связи с чем предлагается более глубокая дифференциация составов убийства по степени общественной опасности[7].

Кроме того, следует отметить, что уже достаточно давно обосновываются по­зи­ции относительно необходимости отказа от признака заведомого знания о сос­тоянии беременности потерпевшей в квалифицированном виде убийства (равно как и в других посягательствах на жизнь и здоровье), вплоть до перевода убийства бе­ременной женщины (вне зависимости о знании виновного о состоянии беремен­ности) в особо квалифицированный вид посягательства[8]. В других исследованиях текстуально-содержательный компонент квалифицирующего признака «в отноше­нии женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности» не опровергается, напротив, предлагается его расширительное использование на дру­гие статьи уголовного закона[9].

В целом, с позиции современных учений о гендере, многочисленных меро­при­ятий, предпринимаемых международным сообществом и многими странами на уров­не национальных законодательств, позиция относительно безоговорочного уче­та состояния беременности потерпевшей как основания для повышенных пара­мет­ров уголовной ответственности представляется более чем обоснованной. Как ука­зывают А. М. Багмет, С. Ю. Скобелин, «особое социальное положение бере­мен­ной женщины в обществе, ее экзистенциальная ценность и репродуктивная функ­ция, направленная на рождение и воспитание детей, являются общеприз­нан­ны­ми в истории, религии, искусстве и праве. Уголовным законом беременная жен­щина, с одной стороны, защищается как потенциальная жертва преступления, а с дру­гой — находится в более привилегированном положении как субъект преступ­ле­ния»9. При этом состояние беременности является естественным для женщины, непосредственно связывается с биологическими особенностями женского гендера и фактически в каждом отдельно взятом случае может презюмироваться со сто­ро­ны других членов общества. Здесь преимущественно речь идет о ситуациях, когда состояние беременности является неочевидным для окружающих (а, возможно, и для самой женщины).

Исходя из вышеприведенного суждения, что беременность является естест­вен­ным состоянием женщины закономерен вывод о том, что факт возможного на­личия данного состояния у потерпевшей должен оцениваться как необходимый эле­мент умысла при причинении того или иного вреда потерпевшей женского по­ла. Иными словами, при совершении посягательства виновного на лицо женского пола у него в интеллектуальном элементе умысла (в структуре «предвидения») долж­но быть «встроено», в том числе, и предвидение того, что женщина может на­ходиться в состоянии беременности. Безусловно, такая трактовка существенным образом меняет устоявшиеся подходы к фиксации и учета соответствующего при­знака в нормах уголовного закона.

Следует отметить, что признак «заведомости» в отношении возраста потер­пев­шего (заведомо несовершеннолетний, заведомо малолетний) имеет несколько иной содержательный контекст, поскольку в ряде случаев, действительно, воз­мож­ны добросовестные заблуждения виновного лица, в частности, в случаях, когда сам потерпевший (потерпевшая) способствовали своими действиями или словами дан­ному заблуждению. Несмотря на это обстоятельство, законодатель вполне спра­вед­ливо пошел по пути отказа от признака заведомости в целом ряде статей УК РК, на которые было указано ранее.

В отношении же посягательства на женщину, которая может находиться (или не находиться) в состоянии беременности, трактовка признака заведомого знания приобретает иное значение. Конечно же, имеется так называемый «фертильный воз­раст», который исходя из международных стандартов в настоящее время опре­де­ляется в диапазоне от 15 до 49 лет; соответственно именно в рамках данного воз­раста возможна большая или меньшая вероятность пребывания женщины в сос­тоянии беременности. В данном случае значимым аргументом является обстоя­тель­ство, которое ранее уже было отмечено: потерпевшая женщина может сама к моменту посягательства не знать о том, что находится в состоянии беременности, что исключает возможность соответствующего информационного обмена с лицом, планирующим или осуществляющим насильственное посягательство. Едва ли дан­ное обстоятельство может стать причиной к тому, чтобы исключить необходи­мость признания беременной женщины в качестве особого потерпевшего, требую­щего повышенной уголовно-правовой охраны.

Ранее приведенные нами теоретические рассуждения относительно признака заведомости в отношении беременности потерпевшей в полной мере относимы и к насильственным посягательствам в отношении несовершеннолетних. Так, анализ действующего УК РК свидетельствует о том, что отказ от признака заведомого зна­ния о несовершеннолетнем возрасте потерпевшего уже используется законо­да­те­лем в рамках регламентации половых преступлений, особо квалифицированного вида доведения до самоубийства и некоторых других составах.

Что касается иных насильственных посягательств, то используется признак «в отношении заведомо несовершеннолетнего» (п. 14 ч. 2 ст. 99; п. 11 ч. 2 ст. 106; п. 8 ч. 2 ст. 107, п. 8 ч. 2 ст. 108-1 УК РК и др.).

И. Ш. Борчашвили в комментарии к УК РК прямо указывает на непоследова­тель­ность законодателя в вопросах установки требования относительно заведо­мого знания виновным лицом о возрасте потерпевшего (в контексте различного учета несовершеннолетнего и малолетнего возраста в контексте ст. 99 УК РК)[10]. Сле­дует принимать во внимание, что повышенная уголовно-правовая охрана несо­вер­шеннолетних в данных составах связана исключительно с физиологическими (возрастными) параметрами, что существенным образом объединяет данные слу­чаи с ранее произведенной оценкой в отношении заведомого знания о состоянии бе­ременности потерпевшей. То есть законодатель сигнализирует о повышенной за­щите потерпевшего исключительно по причине его возраста. Поскольку речь идет о таких естественных нематериальных благах, как жизнь, здоровье, половая не­прикосновенность, это дает основание утверждать, что сам факт несовершенно­лет­него возраста потерпевшего является достаточным для повышения параметров уголовной ответственности, независимо от заведомого знания о нем.

А. И. Рарог признак заведомости и его значение для квалификации содеянного трактует весьма категорично: «термин «заведомость» представляет собой особый технический прием, применяемый для характеристики субъективной стороны пре­ступления. Он означает способ указания в законе на то, что субъекту при совер­ше­нии деяния было заранее известно (ведомо) о наличии тех или иных обстоятельств, имеющих существенное значение для квалификации преступлений или для наз­на­чения наказания, то есть он достоверно знал об этих обстоятельствах»[11].

В. Н. Кудрявцев отмечал, что законодательное установление признака заведо­мо­сти должно исключать тот или иной диапазон допустимого психического вос­приятия виновным лицом признаков совершаемого им деяния, поскольку в случае специального указания на заведомое знание необходимо точное установление дан­ного обстоятельства»[12].

При этом признак осознания виновным лицом того или иного обстоятельства в теории вины, разработанной в недрах уголовно-правовой науки, трактуется мно­гими исследователями преимущественно расширительно. Б. С. Никифоров еще в советский период развития теории умысла в уголовном праве отмечал, что осо­зна­ние в рамках интеллектуального момента умысла заметным образом отличается от «знания» и может находится в достаточно гибком диапазоне: «вероятно»-«воз­мож­но»-«не исключено»[13].

В свою очередь, Г. Есаков, отмечает, что «осознание общественно опасного ха­рактера деяния и, как следствие, умысел не исключаются сомнениями лица в от­ношении сопутствующих деянию обстоятельств при условии, что они пола­га­ются возможными»[14].

Л. Л. Кругликов и Н. Ю. Скрипченко отмечают: «Осознание, на наш взгляд, воз­можно в одной из следующих форм — знал, считал возможным, вероятным либо не исключал»[15].

В. Б. Хатуев последовательно приходит к выводу о том, что признак заведо­мости в отношении особых свойств потерпевшего (среди которых и состояние бе­ре­менности, потерпевшей) следует исключить из текста уголовного закона. В сво­ем исследовании автор идет по пути сбалансированного учета соответствующего признака не отказываясь от текстуального указания на признак заведомости в пол­ном объеме, он полагает, что признак, отягчающий уголовную ответственность и на­казание, должен быть сформулирован как «совершение преступления в отно­ше­нии беременной женщины, малолетнего, старого, беспомощного лица и лица, на­хо­дящегося в зависимости от виновного»[16], причем он должен быть признан не в качестве отягчающего, а в качестве особо отягчающего обстоятельства. В своих бо­лее поздних работах В. Б. Хатуев приходит к выводу, что «… из всех анали­зи­ру­емых статей Особенной части УК РФ, в которых термин «заведомость» при­ло­жен к особым качествам потерпевшего, его следует исключить. В целях повыше­ния качества уголовно-правовой охраны таких лиц для вменения этих статей не­обя­зательно достоверное знание виновным наличия данных качеств потерпевшего, достаточно и предположительной осведомленности о них»[17].

Резюмируя все приведенные теоретические рассуждения, можно сформу­лировать ряд выводов.

Во-первых, признак заведомости является устоявшимся в законодательной практике, однако в последние годы имеется тенденция к его инвариантному учету (в первую очередь, в контексте повышения параметров уголовной ответственности за посягательства в отношении несовершеннолетних).

Во-вторых, требование о наличии заведомого знания лица о тех или иных свойствах потерпевшего предполагает, что в ходе досудебного производства по делу и судебного разбирательства соответствующее обстоятельство должно быть достоверно установлено.

В-третьих, в теории уголовного права отсутствует консенсус относительно це­ле­сообразности (нецелесообразности) сохранения признака заведомости в отно­шении тех или иных специфических свойств потерпевших.

Применительно к обозначенной проблеме целесообразности отказа от призна­ка заведомости в отношении состояния беременности, потерпевшей приведем не­ко­торые заключительные аргументы. Ранее нами было отмечено, что бере­мен­ность следует расценивать как особое, но не исключительное состояние женщины, поскольку оно в полной мере производство от ее биологического естества, не яв­ля­ется болезненным, искусственным и т.п. состоянием. Иными словами, интеллек­ту­альный момент умысла любого лица (как мужского, так и женского пола) фак­ти­чески должен включать факт осознания того, что женщина может находиться в состоянии беременности исключительно по признаку ее биологического пола. В указанном плане представляется совершенно методологически неверным тексту­аль­ное допущение А. А. Абдрашита относительно формулировки анализируемого признака как «в отношении лица, заведомо для виновного, находящегося в состоя­нии беременности»[18], поскольку состояние беременности присуще исключительно лицам женского пола.

В анализируемом случае теоретические сентенции по поводу «потенциаль­но­го материнства» и «потенциального отцовства» следует сразу исключить (учиты­вая риски обвинения в гендерной дискриминации), поскольку именно беременная женщина является безусловным объектом уголовно-правовой охраны, не восприя­тие отдельно взятого индивида как потенциальной матери или потенциального от­ца. Соответственно, женщина, которая даже сама не знает о факте наступившей бе­ременности должна представлять собой потерпевшую особого порядка, по­сколь­ку заведомое знание виновного о данном состоянии свидетельствует о более высокой степени опасности его умысла, но никак не связано с повышенной сте­пенью уголовно-правовой охраны беременности. Иными словами, конкуренция меж­ду значимостью объекта уголовно-правовой охраны и спецификой учета субъек­тивных параметров ответственности виновного лица должна быть одно­значно разрешена в пользу первого обстоятельства.

Как правило, дополнительным аргументом всегда является отсылка к зару­беж­ному опыту законодательного учета того или иного значимого признака (об­стоятельства). В данном случае из всех стран СНГ обнаруживается отличие только в УК Молдовы, однако не с точки зрения отказа от признака заведомости, а с по­зи­ции того, что убийство заведомо беременной женщины относится к особо квали­фи­цированному виду убийства (п. «с» ч. 3 ст. 145)[19].

Однако имеются и законодательные примеры, сходные с аргументируемым пред­ложением. Так, п. 4 ст. 116 УК Болгарии[20] и п. 4 ч. 2 ст. 129 УК Литовской Республики[21] предусмотрена ответственность за убийство беременной женщины, то есть без указания на признак заведомости.

Безоговорочное признание состояния беременности как основания для кон­ста­тации более охраняемого объекта уголовно-правовой охраны может стать од­ним из отраслевых инструментов адресной защиты женщин, для которых состоя­ние беременности является их исключительной возможностью, обусловленной био­логическим полом. Соответственно, во всех составах уголовных право­на­ру­шений, сопряженных с семейно-бытовым насилием, следует произвести тексту­аль­ную замену признака в «отношении женщины, заведомо для виновного нахо­дя­щейся в состоянии беременности» на формулировку «в отношении беременной женщины».

В данном случае может возникнуть сомнение относительно того, возможно ли обособлять именно случаи семейно-бытового насилия с точки зрения изменения под­хода к оценке состояния беременности потерпевшей (исключения необходи­мо­сти заведомого знания об этом). Здесь следует в качестве решающего критерия принять то обстоятельство, что все приведенное выше обоснование было связано с необходимостью защиты своего рода особого «биологического статуса» жен­щи­ны, которая находится в состоянии беременности.

Заключение. Таким образом, подводя итог исследованным аспектам, в ка­че­ст­ве основных выводов можно назвать следующие результаты:

  1. Учитывая общемировые тенденции повышенной защиты женщин, в том чис­ле приводящие к практике криминализации фемицидов, формулируется пред­ло­жение относительно сложившейся на протяжении длительного времени концеп­ции казахстанского законодателя в учете состояния беременности, потерпевшей ис­клю­чительно в случаях, когда устанавливается факт заведомой осведомлен­нос­ти о данном состоянии со стороны виновного лица. Обосновано, что беременность следует расценивать как особое, но не исключительное состояние женщины, по­сколь­ку оно в полной мере производство от ее биологического естества, не являет­ся болезненным, искусственным и т.п. состоянием. Соответственно, интеллек­ту­аль­ный момент умысла любого лица (как мужского, так и женского пола) факти­чески должен включать факт осознания того, что женщина может находиться в сос­тоянии беременности исключительно по признаку ее биологического пола. В связи с этим обоснована необходимость отказа от признака «заведомости» по от­но­шению к состоянию беременности во всех составах насильственных посяга­тельств на жизнь и здоровье. То есть признак заведомости должен быть исключен в тех составах, которые связаны с посягательством на женщину как биологический организм, находящийся в естественном, но особом состоянии, а это только прес­туп­ления против личности. При этом использование соответствующего признака должно иметь место в посягательствах на здоровье, регламентированных ст. ст. 106, 107, 108-1, 109-1 УК РК.
  2. Аналогично, в составах насильственных преступлений против личности сле­дует отказаться от признака заведомого знания виновным лицом о несовершен­но­летнем возрасте потерпевшего, поскольку в соответствующих случаях повы­шен­ная уголовно-правовая охрана устанавливается исключительно по физиоло­ги­че­скому (возрастному) параметру и не сопряжена с иными (социальными, нрав­ст­венно-психологическими и т.д.) оценками.

 

Список литературы

  1. Закон Республики Казахстан от 1 апреля 2019 года № 240-VI «О внесении из­менений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Ка­зах­стан по вопросам, связанным с деятельностью организаций, осуществляющих функ­ции по защите прав ребенка // https://adilet.zan.kz/rus/docs/Z1900000240 (дата обращения 20.09.2023 г.).
  2. Уголовный кодекс Республики Казахстан от 3 июля 2014 года № 226-V (с изменениями и дополнениями по состоянию на 09.09.2024 г.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=31575252.
  3. Бабичев А. Г. Преступления против жизни: теоретико-прикладные проб­лемы и доктринальная модель уголовного закона: Автореф. дис. …д-ра юрид. наук. — Казань, 2019. С. 34 (61 с.).
  4. О квалификации некоторых уголовных правонарушений против жизни и здоровья человека: Нормативное постановление Верховного Суда РК от 11 мая 2007 г. № 1 // https://adilet.zan.kz/rus/docs/P07000001S_ (дата обращения 20.09.2023 г.).
  5. Плаксина Т. А. Социальные основания квалифицирующих убийство об­сто­ятельств и их юридическое выражение в признаках состава преступления: Авто­реф. дис. … д-ра юрид. наук. — Томск, 2006. С. 10 (48 с.).
  6. Кудаева Л. А. Проблемы реализации уголовной политики в отношении пре­ступлений, совершаемых исключительно женщинами: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2023. С. 11 (32 с.).
  7. Ткачев И. О. Множественность потерпевших и ее значение при квалифика­ции убийств: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2009. С. 8 (27 с.).
  8. Киселева М. В. Уголовно-правовая охрана материнства: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — М., 2010. С. 10 (30 с.).
  9. Багмет А. М., Скобелин С. Ю. Уголовно-правовая охрана материнства и детства // Юридический мир. — 2015. — № 3. — С. 49-53.
  10. Борчашвили И. Ш. Комментарий к Уголовному кодексу Республики Ка­захстан. Общая часть. — Алматы: Жеті Жарғы, 2021. Т. 1. — 836 с.
  11. Рарог А. И. Настольная книга судьи по квалификации преступлений. — М.: Проспект, 2008. С. 48 (220 с.).
  12. Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. — М., 1999. С. 151-155.
  13. Никифоров Б. С. Об умысле по действующему законодательству // Советское государство и право. — 1965. — № 6. С. 29.
  14. Есаков Г. Осознание возраста потерпевшего лица в половых преступ­ле­ниях: позиция судебной практики // Уголовное право. — 2011. — № 6. С. 16.
  15. Кругликов Л. Л., Скрипченко Н. Ю. Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике применения законодательства, регламенти­рую­щего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних» // Уголовное право. — 2012. — № 1. С. 44.
  16. Хатуев В. Б. Уголовно-правовая охрана беременных женщин, малолетних, беззащитных и беспомощных лиц и лиц, находящихся в зависимости от виновного: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — М., 2004. С. 18 (32 с.).
  17. Хатуев В. Б. Уголовно-правовое значение особых свойств потерпевшего от преступления как основных или квалифицирующих признаков преступлений // Актуальные проблемы российского права. — 2019. — № 3 (100). — С. 177-193.
  18. Абдрашит А. А. Уголовная ответственность за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью по законодательству Республики Казахстан: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2004. С. 7 (24 с.).
  19. Уголовный кодекс Республики Молдова от 18 апреля 2002 года № 985-XV (с изменениями и дополнениями по состоянию на 31.07.2023 г.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=30394923&pos=401;-39#pos=401;-39. (дата обращения: 16.09.2023).
  20. Уголовный кодекс Республики Болгария // https://www.wipo.int/ wipolex/ru/legislation/details/21816. (дата обращения 11.02.2023).
  21. Уголовный кодекс Литовской Республики: принят Сеймом Литовской Республики 25 октября 2000 г. (вступил в силу с 1 мая 2003 года) (по пост. на 06.07.2023) // https://www.e-tar.lt/portal/lt/legalAct/TAR.2B866DFF7D43/asr (дата обращения 27.04.2023).

 References

  1. Zakon Respubliki Kazakhstan ot 1 aprelya 2019 goda № 240-VI «O vnesenii iz-meneniy i dopolneniy v nekotoryye zakonodatel’nyye akty Respubliki Kazakhstan po voprosam, svyazannym s deyatel’nost’yu organizatsiy, osushchestvlyayushchikh funktsii po zashchite prav rebenka // https://adilet.zan.kz/rus/docs/Z1900000240 (data obrashcheniya 20.09.2023 g.).
  2. Ugolovnyy kodeks Respubliki Kazakhstan ot 3 iyulya 2014 goda № 226-V (s izmeneniyami i dopolneniyami po sostoyaniyu na 09.09.2024 g.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=31575252.
  3. Babichev A. G. Prestupleniya protiv zhizni: teoretiko-prikladnyye problemy i doktrinal’naya model’ ugolovnogo zakona: Avtoref. dis. …d-ra yurid. nauk. — Kazan’, 2019. S. 34 (61 s.).
  4. O kvalifikatsii nekotorykh ugolovnykh pravonarusheniy protiv zhizni i zdorov’ya cheloveka: Normativnoye postanovleniye Verkhovnogo Suda RK ot 11 maya 2007 g. № 1 // https://adilet.zan.kz/rus/docs/P07000001S_ (data obrashcheniya 20.09.2023 g.).
  5. Plaksina T. A. Sotsial’nyye osnovaniya kvalifitsiruyushchikh ubiystvo obstoyatel’stv i ikh yuridicheskoye vyrazheniye v priznakakh sostava prestupleniya: Avtoref. dis. … d-ra yurid. nauk. — Tomsk, 2006. S. 10 (48 s.).
  6. Kudayeva L. A. Problemy realizatsii ugolovnoy politiki v otnoshenii prestupleniy, sovershayemykh isklyuchitel’no zhenshchinami: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — Saratov, 2023. S. 11 (32 s.).
  7. Tkachev I. O. Mnozhestvennost’ poterpevshikh i yeye znacheniye pri kvalifikatsii ubiystv: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — Yekaterinburg, 2009. S. 8 (27 s.).
  8. Kiseleva M. V. Ugolovno-pravovaya okhrana materinstva: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — M., 2010. S. 10 (30 s.).
  9. Bagmet A. M., Skobelin S. YU. Ugolovno-pravovaya okhrana materinstva i detstva // Yuridicheskiy mir. — 2015. — № 3. — S. 49-53.
  10. Borchashvili I. SH. Kommentariy k Ugolovnomu kodeksu Respubliki Kazakhstan. Obshchaya chast’. — Almaty: Zhetí Zharġy, 2021. T. 1. — 836 s.
  11. Rarog A. I. Nastol’naya kniga sud’i po kvalifikatsii prestupleniy. — M.: Prospekt, 2008. S. 48 (220 s.).
  12. Kudryavtsev V. N. Obshchaya teoriya kvalifikatsii prestupleniy. — M., 1999. S. 151-155.
  13. Nikiforov B. S. Ob umysle po deystvuyushchemu zakonodatel’stvu // Sovetskoye gosudarstvo i pravo. — 1965. — № 6. S. 29.
  14. Yesakov G. Osoznaniye vozrasta poterpevshego litsa v polovykh prestupleniyakh: pozitsiya sudebnoy praktiki // Ugolovnoye pravo. — 2011. — № 6. S. 16.
  15. Kruglikov L. L., Skripchenko N. YU. Postanovleniye Plenuma Verkhovnogo Suda RF «O sudebnoy praktike primeneniya zakonodatel’stva, reglamentiruyushchego osobennosti ugolovnoy otvetstvennosti i nakazaniya nesovershennoletnikh» // Ugolovnoye pravo. — 2012. — № 1. S. 44.
  16. Khatuyev V. B. Ugolovno-pravovaya okhrana beremennykh zhenshchin, maloletnikh, bezzashchitnykh i bespomoshchnykh lits i lits, nakhodyashchikhsya v zavisimosti ot vinovnogo: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — M., 2004. S. 18 (32 s.).
  17. Khatuyev V. B. Ugolovno-pravovoye znacheniye osobykh svoystv poterpevshego ot prestupleniya kak osnovnykh ili kvalifitsiruyushchikh priznakov prestupleniy // Aktual’nyye problemy rossiyskogo prava. — 2019. — № 3 (100). — S. 177-193.
  18. Abdrashit A. A. Ugolovnaya otvetstvennost’ za umyshlennoye prichineniye tyazhkogo vreda zdorov’yu po zakonodatel’stvu Respubliki Kazakhstan: Avtoref. dis. … kand. yurid. nauk. — Saratov, 2004. S. 7 (24 s.).
  19. Ugolovnyy kodeks Respubliki Moldova ot 18 aprelya 2002 goda № 985-XV (s izmeneniyami i dopolneniyami po sostoyaniyu na 31.07.2023 g.) // https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=30394923&pos=401;-39#pos=401;-39. (data obrashcheniya: 16.09.2023).
  20. Ugolovnyy kodeks Respubliki Bolgariya // https://www.wipo.int/ wipolex/ru/legislation/details/21816. (data obrashcheniya 11.02.2023).
  21. Ugolovnyy kodeks Litovskoy Respubliki: prinyat Seymom Litovskoy Respubliki 25 oktyabrya 2000 g. (vstupil v silu s 1 maya 2003 goda) (po post. na 06.07.2023) // https://www.e-tar.lt/portal/lt/legalAct/TAR.2B866DFF7D43/asr (data obrashcheniya 27.04.2023).

Leave a comment.

Your email address will not be published. Required fields are marked*